Учение Лао Цзы: основные идеи и положения. Биография Лао Цзы — жизнеописание великого мыслителя Китая

Центральной идеей философии Лао-цзы была идея двух первоначал -- Дао и Дэ.

Слово "Дао" на китайском языке буквально означает "путь"; одна из важнейших категорий китайской философии. Однако в даосской философской системе оно получило гораздо более широкое метафизическое содержание. Лао-цзы использует слово "Дао" с особой осмотрительностью, ибо "Дао" бессловесно, безымянно, бесформенно и недвижимо. Никто, даже Лао-цзы не может дать определения "Дао". Он не может дать определение "Дао", поскольку знать, что ты не знаешь (всего), -- есть величие. Не знать, что ты не знаешь (всего), -- есть болезнь. Слово "Дао" -- это просто звук, сорвавшийся с губ Лао-цзы. Он не выдумал его -- просто сказал наугад. Но когда появится понимание, слова исчезнут -- в них уже не будет необходимости. "Дао" означает не только путь, но и суть вещей и тотального бытия вселенной. "Дао" -- всеобщий Закон и Абсолют. Само понятие "дао" можно толковать и материалистически: "Дао" -- это природа, объективный мир.

Одним из сложнейших в китайской традиции выступает понятие "Дэ". С одной стороны, "Дэ" -- есть то, что питает "Дао", делает его возможным (вариант из противоположности: "Дао" питает "Дэ", "Дао" -- безгранично, "Дэ" -- определено). Это некая универсальная сила, принцип, с помощью которого "Дао" -- как путь вещей, может состояться. Это также метод, с помощью которого можно практиковать и соответствовать "Дао". "Дэ" -- принцип, способ бытия. Это и возможность правильного накопления "жизненной энергии" -- Ци. "Дэ" -- искусство правильно распорядиться "жизненной энергией", правильное поведение. Но "Дэ"-- не мораль в узком понимании. "Дэ" выходит за рамки здравого смысла, побуждая человека высвобождать жизненную силу из пут повседневности. К понятию "Дэ" близко даосское учение об У-вэй, недеянии.

Главные идеи. Развитие Вселенной происходит в соответствии с определенными образцами и принципами, которые невозможно определить чётко. Можно однако назвать их -- хотя это не совсем точно -- "Дао". Что касается "Дэ", то к ней нельзя стремиться, она возникает спонтанно, естественно. "Дэ" проявляется как всеобщая закономерность раскрытого, проявленного мира, как закон Вселенской Гармонии.

Лучшим способом реализации "Дао" во внешнем мире является принцип У-вэй -- непреднамеренной активности.

Не следует стремиться к чрезмерной образованности, повышению эрудиции или изощренности -- напротив, следует вернуться к состоянию "необработанного дерева", или к состоянию "младенца". Все противоположности неразделимы, комплементарны, взаимодействуют друг с другом. Это относится и к таким противоположностям, как жизнь и смерть. Смерть это завершение жизни, являющееся одновременно и началом другой жизни. А конец "смерти", является началом другой "жизни". Дело не в словах, понятиях, а в том какое им каждый придает значение. Так же как вход с одной стороны это то, что является выходом с противоположной. В древнеримской мифологии аналогией этого является Янус, -- двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца.

Жизнь -- это "мягкое" и "гибкое". Смерть -- это "жёсткое" и "твёрдое". Лучший принцип разрешения проблем в соответствии с "Дао" -- это отказ от агрессии, уступка. Это не следует понимать как призыв к сдаче и подчинению -- нужно стремиться овладеть ситуацией, прилагая как можно меньше усилий.

Наличие в обществе жестких нормативных этических систем -- например, конфуцианства -- свидетельствует о том, что в нём есть проблемы, которые такая система только усиливает, будучи не в силах их разрешить.

Главная добродетель -- воздержание.

Идеи близки учению Адвайты -- недвойственности

Лао-цзы об истине.

· Высказанная вслух истина перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности".
· "Знающий не говорит, говорящий не знает".

Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом в современном понимании, преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание. Человек обретает истину путем освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: "Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао".

Диалектика. Философия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой:

· "Из бытия и небытия произошло всё; из невозможного и возможного -- исполнение; из длинного и короткого -- форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее".

Однако Лао-цзы понимал её не как борьбу противоположностей, а как их примирение. А отсюда делались и практические выводы:

· "Когда человек дойдет до не-делания, то нет того, что бы не было сделано".
· "Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным".

Из этих мыслей видна основная идея философии, или этики, Лао-цзы: это принцип не-делания, бездействия. Всякое насильственное стремление что-либо сделать, что-либо изменить в природе или в жизни людей осуждается.

· "Множество горных рек впадает в глубокое море. Причина в том, что моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, он становится ниже их, желая быть впереди, он становится сзади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести, хотя его место перед ними, они не считают это несправедливостью".
· "„Святой муж“, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать чего-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие".
· "Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть".
· "Нет знания; вот почему я не знаю ничего".

Власть царя среди народа Лао-цзы ставил очень высоко, но понимал её как чисто патриархальную власть. В понимании Лао-цзы царь -- это священный и бездеятельный вождь. К современной же ему государственной власти Лао-цзы относился отрицательно.

· "От того народ голодает, что слишком велики и тяжелы государственные налоги. Это именно причина бедствий народа".
· Сыма Цянь объединяет биографии Лао-цзы и Хань Фэя, легистского философа конца эпохи Воюющих Царств, выступавшего против конфуцианства. Трактат "Хань Фэй-цзы", содержащий учение последнего, уделяет интерпретации Лао-цзы две полных главы.

Цитаты : 1. Если в тебе недостаток веры, то бытие не верит в тебя. 2. Жизнь коротка, и поэтому не следует терять времени, нужно наслаждаться ею. 3. Когда я освобождаюсь от того, кто я есть, я становлюсь тем, кем я могу быть. 4. Закон достойных - творить добро и не ссориться. 5. Мудрец избегает всякой крайности. 6. Путь в тысячу ли начинается с первого шага. 7. Лучше быть мягким снаружи и твердым внутри, чем твердым снаружи и мягким внутри. 8. Чтобы быть сильным, надо быть как вода. 9. В одном колесе тридцать спиц, но пользуются колесницей из-за пустоты между ними. Вазы делают из глины, но пользуются пустотой в вазе. 10. Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. 11. Преодоление трудного начинается с легкого, осуществление великого начинается с малого, ибо в мире трудное образуется из легкого, а великое — из малого. 12. Будьте внимательны к своим мыслям, они — начало поступков.

Достижения:

Профессиональная, социальная позиция: Знаменитый философ древнего Китая, основатель и центральная фигура даосизма.
Основной вклад (чем известен): Лао-цзы является основателем и центральной фигурой Даосизма
Вклады: Лао-цзы «буквально означает» Старый Мастер «и, как правило, считается почетным званием. В большинстве религиозных форм даосизма Лао-цзы почитается как бог.
По преданию, Лао-цзы был современником Конфуция и создание даосизма рассматривается как мистическая реакция на конфуцианство.
Лао-цзы является основателем даосизма и напрямую связан с Дао Дэ Цзин — «первоисточником» (или «исходным текстом») даосизма.
Великое Дао. Основная идея этого произведения — понятие Дао, которое трактуется как естественный порядок вещей, Всеобщий Закон Природы, общемировой естественный ритм событий, «небесная воля» или «чистое небытие». Дао — предвечное, бесконечное, немыслимое, невыразимое выходящее за пределы различий, не имеющее “образа, вкуса или запаха”. Пустота — это то же, что и небытие из которого Дао рождает все сущее.
Дао источник происхождения мира.
Дао рождает одно (’ци’ как общемировой субстрат), одно рождает два (полярные начала инь и ян), два рождают три (великую триаду Небо — Человек — Земля), а три рождают десять тысяч вещей.
Все вещи несут в себе инь, обволакиваются ян и вместе с изначальным ци образуют гармонию.
Он выдвинул принцип Вечного возвращения или постоянного возвращения множества существ в космическое первоначало, из которого они возникли.
Дао и Дэ в концепции Лао-Цзы неразрывно связаны: Дао порождает вещи, а Дэ взращивает, вскармливает и совершенствует их.
Цель-достижение гармонии со Вселенной. В притчах и стихах он выступает за созерцательное и интуитивное поведение в естественной гармонии с Дао, с космическим единством, лежащем в основе всех явлений.
По сравнению с Конфуцием, который сосредотачивался на правовых и моральных отношениях в человеческом обществе, Лао-цзы предложил более широкий и мистический подход к подстраиванию к естественному порядку вещей, как способу достижения личной и социальной гармонии.
Метод достижения. Он подчеркивал, что важным качеством Дао, является его «податливость» или «смиренность». Поскольку Дао по своей сущности в основном пустое, податливое и смиренное, то лучше для человека быть таким же, ставя себя в гармонию с Дао. Внутренняя пустотность может означать, отсутствие фиксированных предрассудков, предпочтений и намерений.
Он также подчеркивал значение принципа «у-вэй», «не-деяния» или «нецеленаправленного действия», применение которого возвращает к первозданности Дао, и этот этап активизации творческих возможностей символизирует деятельность ребенка. Для постижения Дао рекомендуется безмолвие, простота, умеренность, естественность, спокойствие и бесстрастие, которые даруют слияние с Дао. Насилия следует избегать. Совершенно мудрый, делая свое сердце бесстрастным и сохраняя покой, уподобляется вечному Дао вплоть до отождествления c ним (Кто cледует и служит Дао, тот тождествен Дао).
«Переход в противоположность — путь движения Дао, податливость — метод действия». Этот подход также лежит в основе либерального управления и принципа невмешательства (laissez-faire).
Религия. История Лао-цзы имеет также сильный религиозный подтекст. В раннем даосизме Лао-цзы был признан богом. В более поздней даосской традиции Лао-цзы рассматривался как воплощение Дао.
Дао буквально означает «путь» . Он выражает сущностный Вселенский процесс.
Де–это «внутренняя сила», «добродетель» или «божественная сила».
Цзин, означает «канон» или «классический».
Таким образом, Дао Дэ Цзин можно перевести как «Канонический Путь и его сила».
Оксюморонное прозвище Лао-цзы, буквальное значение когорого – Старый Ребенок.
Сердце совершенно мудрого приравнивается к сердцу ребенка.
«Таинственная добродетель Дао»-Дао не вступает ни с кем в борьбу, приносит пользу всему сущему, оно ничего не делает, но все само делается.
Инь и янь дополняют друг друга как противоположности единого целого. Многие природные дуальности- темное и светлое, холодное и горячее — мыслятся как одно из проявлений инь и янь. Инь является женским и янь мужским знаком. «Инь Янь постоянно взаимодействуют. Они должны быть сбалансированы.
Идеи из Дао Дэ Цзин: Человек следует земле, земля — небу, небо — Дао, а Дао самому себе.
Двойственность природы это две стороны одной медали, она проявляется в противоположностях, которые не конкурируют, а дополняют друг друга, и не могут существовать друг без друга.
Чем больше человек пытается, тем большее сопротивление создает для себя.
Чем больше кто-то действует в гармонии со Вселенной (Матерью множества вещей), тем большего он достигает, меньшими усилиями.
Качества гибкость и эластичность, особенно на примере воды, выше жесткости и прочности. Мягкое побеждает твердое, слабое побеждает сильное.
Все имеет свое время и место. Знайте, когда пора остановиться.
Живи просто. Смирение является самой высокой добродетелью.

Основные труды: Лао-цзы, традиционно рассматривается в качестве автора Daodejing (Дао Дэ Цзин), хотя его авторство на протяжении истории оспаривалось.

Жизнь:

Происхождение: Историки утверждают, что Лао-цзы представляет собой синтетическую фигуру, объединяющую нескольких исторических деятелей. Одни считают, что он является мифической фигурой, другие, что он фактически жил в 4 веке до нашей эры.
Образование: Лао — Цзы традиционно рассматривается как легендарная или даже мифическая личность

Основные этапы профессиональной деятельности: Общая история Китая описывает Лао-цзы, как старшего современника и учителя Конфуция (551-479 до н.э.).
Согласно популярной традиционной биографии, он работал хранителем архива при царском дворе Чжоу. Как сообщается, это позволило ему получить широкий доступ к работам Желтого Императора и других классиков этого времени.
Историки утверждают, что Лао-цзы никогда не имел официальной научной школы, но, тем не менее, он привлек большое количество студентов и лояльных последователей. Есть множество вариаций истории изображающей Конфуция, консультирующегося у Лао-цзы по поводу ритуалов.
Основные этапы личной жизни: Многие из популярных источников указывают, что Лао-цзы был женат и имел сына по имени Цзун, который стал знаменитым воином и полководцем в округе Вэй.
Изюминка : Согласно легенде, Лао-цзы однажды решил просто оставить общество. На западных воротах города и царства, охранник попросил старого мастера записать все его мудрые мысли. Так мудрец написал книгу о «правильном способе жизни». Это легендарная теория происхождения Дао Дэ Цзин. Потом он пошел дальше. Никто не знает, где он скончался. Даосская мифология утверждает, что его последний путь был на Запад, что позволило Лао-цзы побывать в Индии в качестве Будды. Популярные легенды говорят, что он был зачат, когда его мать смотрела на падающую звезду и родился, когда его мать прислонилась к сливовому дереву. Он имел длинные серые мочки ушей, золотое лицо, выпуклость на темени которые являются символом мудрости и долголетия. В других вариантах он был возрожден в 13 воплощениях со времен Fuxi и, в своем последнем воплощении, как Лао-цзы, он жил до 990 лет, и путешествовал в Индию, чтобы выявить Дао.

Книга Перемен, труды мыслителей Лао Цзы и Конфуция — без этих трёх вещей философия Древнего Китая напоминала бы здание без фундамента или дерево без корней - столь велик их вклад в одну из самых глубоких философских систем в мире.

«И-Цзин», то есть « », - один из самых ранних памятников философии Древнего Китая . В названии этой книги - глубокий смысл, который заключается в принципах изменчивости природы и жизни человека в результате закономерного изменения энергий Инь и Ян во Вселенной. Солнце и Луна и другие небесные тела в процессе своего вращения творят всё многообразие постоянно изменяющегося поднебесного мира. Отсюда и название первого труда философии Древнего Китая - «Книга Перемен».

В истории древнекитайской философской мысли «Книга Перемен» занимает особое место. В течение столетий практически каждый мудрец Поднебесной пытался комментировать и трактовать содержание «Книги Перемен». Эта комментаторско-исследовательская деятельность, которая затянулась на века, заложила основы философии Древного Китая и стала источником её последующего развития.

Виднейшие представители философии Древнего Китая , которые во многом определили её проблематику и изучаемые вопросы на два тысячелетия вперёд, - это Лао Цзы и Конфуций. Они жили в период 5-6 ст. до н. э. Хотя Древний Китай помнит и других известных мыслителей, всё-таки в первую очередь наследие именно этих двух человек считается фундаментом философских исканий Поднебесной.

Лао Цзы - «Мудрый старец»

Идеи Лао Цзы (настоящее имя - Ли Эр) изложены в книге «Дао Дэ Цзин», по нашему - «Каноне о Дао и Добродетели». Этот труд, состоящий из 5 тысяч иероглифов, Лао Цзы оставил стражнику на границе Китая, когда в конце жизни отправился на Запад. Значение «Дао Дэ Цзина» трудно переоценить для философии Древнего Китая .

Центральное понятие, которое рассматривается в учении Лао Цзы, - это «Дао». Основный смысл в китайском языке - это «путь», «дорога», однако оно также может переводиться как «первопричина», «принцип».

«Дао» у Лао Цзы означает естественный путь всех вещей, всеобщий закон развития и изменения мира. «Дао» - нематериальная духовная основа всех явлений и вещей в природе, включая человека.

Вот какими словами Лао Цзы начинает свой Канон о Дао и Добродетели: «Дао не познаешь, только говоря о Нём. И нельзя человеческим именем назвать то начало неба и земли, которое является матерью всего существующего. Лишь освободившийся от мирских страстей способен Его увидеть. А тот, кто эти страсти сохраняет, может только увидеть Его творения».

Лао Цзы затем объясняет происхождение употребляемого им понятия «Дао»: «Существует такая вещь, образованная ещё до появления Неба и Земли. Она, самостоятельна и незыблема, изменяется циклично и не подвержена смерти. Она - матерь всего существующего в Поднебесной. Я не знаю её имени. Назову её Дао».

Лао Цзы также говорит: «Дао нематериально. Оно настолько туманное и неопределенное! Но в этой туманности и неопределенности существуют образы. Оно такое туманное и неопределенное, но эта туманность и неопределенность скрывает в себе вещи. Оно настолько глубокое и тёмное, но его глубина и темнота таит в себе мельчайшие частицы. Эти мельчайшие частицы характеризуются наивысшей достоверностью и действительностью».

Говоря о стиле управления государством, древнекитайский мыслитель лучшим правителем считает такого, о котором народ только знает, что этот правитель есть. Чуть хуже правитель, которого люди любят и возвышают. Ешё хуже правитель, внушающий народу страх, и самые плохие - те, которых люди презирают.

Большое значение в философии Лао Цзы отводится идее отказа от «мирских» желаний и страсти. Лао Цзы говорил об этом в «Дао Дэ Цзине» на своём примере: «Все люди предаются праздности, и общество наполнено хаосом. Лишь я один спокоен и не выставляю себя на всеобщее обозрение. Я похож на ребёнка, который и вовсе не родился в этом праздном мире. Все люди охвачены мирскими желаниями. И только я один отказался от всего, что ценно для них. Я к этому всему равнодушен».

Лао Цзы также приводит идеал совершенно мудрого человека, делая акцент на достижении «недеяния» и скромности. «Мудрый человек отдаёт предпочтение недеянию и пребывает в покое. Всё вокруг него происходит, словно само собой. У него нет привязанности к чему-либо в мире. Он не присваивает себе то, что сделано им. Будучи создателем чего-то, он созданным не гордится. И так как он себя не превозносит и не хвалится, не стремится к особому уважению к его персоне - он становится приятным для всех».

В своём учении, оказавшем большое влияние на философию Древнего Китая , Лао Цзы призывает людей стремиться к Дао, рассказывая о некоем блаженном состоянии, которого он сам достиг: «Все Совершенные люди стекаются в Великое Дао. И ты последуй этим Путём! … Я, находясь в недеянии, странствую в беспредельном Дао. Это не передаваемо словами! Дао является наитончайшим и блаженнейшим».

Конфуций: бессмертный учитель Поднебесной

Последующее развитие философии Древнего Китая связано с Конфуцием, самым популярным мудрецом Поднебесной, учение которого сегодня насчитывает миллионы почитателей как в Китае, так и за рубежом.

Взгляды Конфуция изложены в книге «Беседы и суждения» («Лунь Юй»), которую составили и опубликовали его ученики на основе систематизации его поучений и высказываний. Конфуций создал оригинальное этико-политическое учение, которым руководствовались императоры Китая в качестве официальной доктрины практически в течение всей последующей истории Поднебесной, до завоевания власти коммунистами.

Основные понятия конфуцианства, составляющие фундамент данного учения, - это «жэнь» (гуманность, человеколюбие) и «ли» (почтительность, церемонии). Основной принцип «жэнь» - не делай другим то, чего не желал бы себе. «Ли» охватывает широкий круг правил, которые, по существу, регламентируют все сферы жизни общества - от семьи до государственных отношений.

Моральные принципы, социальные отношения и проблемы управления государством - такие основные темы в философии Конфуция.

В отношении познания и осознания окружающего мира Конфуций, главным образом, вторит идеям его предшественников, в частности, Лао Цзы, в чём-то ему даже уступая. Немаловажная составляющая природы у Конфуция - это судьба. О судьбе говорится в учении Конфуция: «Всё изначально предопределено судьбой, и тут ничего не убавишь и не прибавишь. Богатство и бедность, вознаграждение и наказание, счастье и беды имеют свой корень, влиять на который не может сила человеческой мудрости».

Анализируя возможности познания и природу человеческого знания, Конфуций говорит, что по своей природе люди похожи друг на друга. Только высшая мудрость и крайняя глупость незыблемы. Люди начинают отличаться друг от друга благодаря воспитанию и по мере обретения разных привычек.

Что касается уровней знания, Конфуций предлагает такую градацию: «Высшее знание - это знание, которое человек имеет при рождении. Ниже - знания, которые приобретаются в процессе изучения. Ещё ниже - знания, полученные в результате преодоления трудностей. Самый же ничтожный тот, кто не хочет извлечь поучительный урок из трудностей».

Философия Древнего Китая: Конфуций и Лао Цзы

Сыма Цянь, знаменитый древнекитайский историк, приводит в своих записях описание того, как однажды встретились оба величайших мудреца Поднебесной.

Он пишет, что когда Конфуций находился в Сиу, он захотел наведать Лао Цзы, чтобы послушать его мнение в отношении обрядов («ли»).

Заметь, - сказал Лао Цзы Конфуцию, - что те, кто учил народ, уже умерли, а их кости давно истлели, но слава их, тем не менее, до сих пор не угасла. Если обстоятельства благоприятствуют мудрецу, он разъезжает на колесницах; а если нет - он станет носить на голове груз, держась за его края руками.

Я слышал, - продолжал Лао Цзы, - что опытные купцы скрывают свой товар, словно у них ничего нету. Так же и когда мудрец обладает высокой нравственностью, его внешний вид не выражает этого. Тебе нужно оставить свою гордость и различные страсти; избавься от своей любви к прекрасному, а также наклонности к чувственности, так как они для тебя бесполезны.

Вот, что я тебе говорю, и больше не скажу ничего.

Когда Конфуций попрощался с Лао Цзы и пришёл к своим ученикам, он сказал:

Известно, что птицы умеют летать, рыбы - плавать в воде, а животные - бегать. Я также понимаю, что тенетами можно поймать тех, кто бежит, сетями - плавающих, а силками - летающих. Однако если говорить о драконе, я не знаю, как его поймать. Он носится по облакам и поднимается на небо.

Сегодня я видел Лао Цзы. Может он и есть дракон?..

Из вышеприведённой записи Сыма Цяня можно увидеть разницу в глубине мысли обоих философов. Конфуций считал, что мудрость Лао Цзы и его глубокого учения несоизмерима с его собственной. Но так или иначе оба мыслителя - и Лао Цзы, и Конфуций - своим творчеством заложили мощный фундамент для развития философии Древнего Китая на 2 тысячи лет вперёд.

Уже в раннем даосизме Лао-цзы становится фигурой легендарной и начинается процесс его обожествления . Легенды повествуют о его чудесном рождении. Его первым именем было Ли Эр. Слова «Лао-цзы», означающие «старый философ» или «старый ребёнок», впервые произнесла его мать, когда разродилась сыном под сливовым деревом. Мать носила его в утробе несколько десятков лет (по легенде 81 год), и на свет он появился из её бедра. У новорожденного были седые волосы, от чего он напоминал старика. Увидев такое чудо, мать была сильно удивлена .

Многие современные исследователи ставят под сомнение сам факт существования Лао-цзы. Некоторые предполагают, что он мог быть старшим современником Конфуция , о котором - в отличие от Конфуция - в источниках нет достоверных сведений ни исторического, ни биографического характера. Есть даже версия, что Лао-цзы и Конфуций - это одно лицо. Существуют предположения, что Лао-цзы мог быть автором Дао Дэ Цзина, если он жил в IV-III вв. до н. э.

Даосизм

История
Люди
Школы
Храмы
Терминология

Боги
Медицина
Астрология
Бессмертие
Фэншуй
Портал

Самый известный вариант биографии Лао-цзы описывается китайским историком Сыма Цянем в его труде «Исторические повествования». По его словам, Лао-цзы родился в селении Цюйжэнь, волости Ли, уезда Ху , в царстве Чу на юге Китая . Большую часть своей жизни он служил хранителем императорского архива и библиотекарем в государственной библиотеке во времена династии Чжоу . Факт, говорящий о его высокой образованности. В 517 году произошла знаменитая встреча с Конфуцием . Лао-цзы тогда сказал ему: - «Оставь, о друг, своё высокомерие, разные стремления и мифические планы: всё это не имеет никакой цены для твоего собственного я. Больше мне нечего тебе сказать!». Конфуций отошёл и сказал своим ученикам: - «Я знаю, как птицы могут летать, рыбы плавать, дичина бегать… Но как дракон устремляется по ветру и облакам и подымается в небеса, я не постигаю. Ныне я узрел Лао-Цзы и думаю, что он подобен дракону». В преклонном возрасте он отправился из страны на запад. Когда он достиг пограничной заставы, то её начальник Инь Си попросил Лао-цзы рассказать ему о своём учении. Лао-цзы выполнил его просьбу, написав текст Дао Дэ Цзин (Канон Пути и его Благой Силы). После чего он ушёл, и неизвестно как и где он умер.

По другой легенде Мастер Лао-цзы пришёл в Китай из Индии , отбросив свою историю, он предстал перед китайцами совершенно чистым, без своего прошлого, как будто заново рождённым.

Путешествие Лао-цзы на Запад стало концепцией, разработанной в трактате Хуахуцзин в целях анти-буддийской полемики.

Дао дэ цзин

…Все люди держатся за своё «я»,
один лишь я выбрал отказаться от этого.
Мое сердце подобно сердцу глупого человека, -
такое темное, такое неясное!
Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам.
Повседневный мир людей расписан до мелочей,
один лишь я живу в мире непонятном и загадочном.
Как озеро я спокоен и тих.
Неостановим, подобно дыханию ветра!
Людям всегда есть чем заняться,
один лишь я живу подобно невежественному дикарю.
Лишь я один отличаюсь от других тем,
что превыше всего ценю корень жизни, мать всего живого.

Философия

Лао-цзы об истине

«Высказанная вслух истина перестаёт быть таковой, ибо уже утратила первичную связь с моментом истинности».
«Знающий не говорит, говорящий не знает».

Из имеющихся письменных источников ясно, что Лао-цзы был мистиком и квиетистом в современном понимании, преподававшим совершенно неофициальную доктрину, полагавшуюся исключительно на внутреннее созерцание . Человек обретает истину путём освобождения от всего ложного в самом себе. Мистическое переживание завершает поиски реальности. Лао-цзы писал: «Есть Бесконечное Существо, которое было прежде Неба и Земли. Как оно невозмутимо, как спокойно! Оно живёт в одиночестве и не меняется. Оно движет всем, но не волнуется. Мы можем считать его вселенской Матерью. Я не знаю его имени. Я называю его Дао».

Диалектика

Философия Лао-цзы пронизана и своеобразной диалектикой :

«Из бытия и небытия произошло всё; из невозможного и возможного - исполнение; из длинного и короткого - форма. Высокое подчиняет себе низкое; высшие голоса вместе с низшими производят гармонию, предшествующее подчиняет себе последующее.»

«Когда человек дойдет до не-делания , то нет того, что бы не было сделано.»
«Кто любит народ и управляет им, тот должен быть бездеятельным.»

«Множество горных рек впадает в глубокое море. Причина в том, что моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, он становится ниже их, желая быть впереди, он становится сзади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести, хотя его место перед ними, они не считают это несправедливостью.»
«„Святой муж“, управляющий страной, старается, чтобы мудрые не смели сделать чего-нибудь. Когда все сделаются бездеятельными, то (на земле) будет полное спокойствие.»
«Кто свободен от всякого рода знаний, тот никогда не будет болеть.»
«Нет знания; вот почему я не знаю ничего.»

Власть царя среди народа Лао-цзы ставил очень высоко, но понимал её как чисто патриархальную власть. В понимании Лао-цзы царь - это священный и бездеятельный вождь . К современной же ему государственной власти Лао-цзы относился отрицательно.

«От того народ голодает, что слишком велики и тяжелы государственные налоги. Это именно причина бедствий народа.»
Сыма Цянь объединяет биографии Лао-цзы и Хань Фэя , легистского философа конца эпохи Воюющих Царств , выступавшего против конфуцианства. Трактат «Хань Фэй-цзы», содержащий учение последнего, уделяет интерпретации Лао-цзы две полных главы.

Культ Лао-цзы

Процесс обожествления Лао-цзы начинает складываться в даосизме, по всей видимости, ещё в конце III - начале II век до н. э. , но полностью оно оформилось только в эпоху династии Хань ко II веку н. э. В 165 г. император Хуань-ди повелел совершить жертвоприношение ему на родине Лао-цзы в уезде Ку, а через год приказал совершить и в своём дворце. Создатель ведущей даосской школы небесных наставников Чжан Даолин сообщил о явлении в мир в 142 году божественного Лао-цзы, передавшего ему свои чудодейственные возможности. Лидеры этой школы составили собственный комментарий к трактату «Дао дэ цзин», получивший название «Сян Эр чжу», и учредили поклонение Лао-цзы в созданном ими в конце II - начале III в. теократическом государстве в провинции Сычуань . В эпоху Шести династий (220-589 годы) Лао-цзы стал почитаться как один из Трёх Чистых (англ.) русск. (сань цин) - высших божеств даосского пантеона . Особый размах поклонение Лао-цзы приобрело при династии Тан (618-907 годы), императоры этой династии почитали его своим предком, возводили ему святилища и наделяли высокими званиями и титулами.

См. также

Список произведений

Напишите отзыв о статье "Лао-цзы"

Примечания

Литература

Ян Хиншун . Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение. М.-Л.,1950
Мялль Л. К пониманию "Дао дэ цзина" // Учёные записки Тартуского государственного университета. Тарту, 1981. Вып. 558. С. 115-126.
Спирин В. С. Гармония лука и лиры глазами Лао-цзы //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XIV.Ч.1. М.,1981.
Спирин В. С. Строй, семантика, контекст 14-го параграфа «Дао дэ цзина» //Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XX.Ч.1. М.,1986.
Головачёва Л.И. Кто автор известного текста трактата Лао-цзы? // Тезисы всесоюзной конференции ВАКИТ. 22-24 ноября 1988. М., 1988. С.31-33
Лукьянов А. Е. Первый философ Китая: Фрагменты философской автобиографии Лао цзы. // Вестник МГУ. Серия 7: Философия. 1989. N 5. С. 43-54.
Спирин В. С. «Слава» и «позор» в § 28 «Дао дэ цзина»//Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока. XXII.Ч.1. М.,1989.
Лукьянов А. Е. Лаоцзы (философия раннего даосизма). М., 1991.
Лукьянов А. Е. Рациональные характеристики Дао в системе "Дао дэ цзин" // Рационалистическая традиция и современность. Китай. М., 1993. С. 24-48.
Маслов А. А. Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина». М., 1996.
Viktor Kalinke : Studien zu Laozi, Daodejing . Band 1: Text und Übersetzung / Zeichenlexikon. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-15-8
Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing . Band 2: Anmerkungen und Kommentare. Leipzig 2000, ISBN 3-934015-18-2
Viktor Kalinke: Studien zu Laozi, Daodejing . Band 3: Nichtstun als Handlungsmaxime. Essay , Leipzig 2011, ISBN 978-3-86660-115-4
Кычанов Е. И. Тангутский апокриф о встрече Конфуция и Лао-цзы //XIX научная конференция по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки. СПб.,1997. С.82-84.
Карапетянц А. М., Крушинский А. А. Современные достижения в формальном анализе «Дао дэ цзина» // От магической силы к моральному императиву: категория дэ в китайской культуре. М., 1998.
Ксензов, П. В. Цитаты из Лао-Цзы в трактате "Хань Фэй-Цзы" и их соотношение с полными версиями "Дао-дэ цзина" // Вестник Московского университета: Сер.13:Востоковедение. – 07/2003 . – N3 . – С.95-102 .
Мартыненко Н. П. Изучение семантики древних форм начертания текста «Дао дэ цзин» как необходимая компонента изучения истории даосизма // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. № 3. 1999.С.31-50
Рехо Ким «Неделание»: Лев Толстой и Лао-Цзы Проблемы Дальнего Востока. 2000.-№ 6. С.152-163.
Лукьянов А. Е. Лао-цзы и Конфуций: Философия Дао. М., 2001. 384 с.
Маслов А. А. Загадки, тайны и коды «Дао дэ цзина». Ростов-на-Дону, 2005. 272 с.
Степанова Л. М. Проблема личности в учении Лао-цзы о совершенномудром. // Вестник Бурятского государственного университета. 2008. № 6. С. 24-29.
Суровцева М. Е. Лев Толстой и философия Лао-Цзы // Вестник Центра международного образования МГУ им. М.В. Ломоносова. М., 2010. № 1. С. 85-90.
Кобзев А. И. // Общество и государство в Китае: XXXIX научная конференция / Институт востоковедения РАН. - М., 2009. -С.221-225 ISBN 978-5-02-036391-5 (в обл.)
Го Сяо-ли. Мир трансцендентный и мир действительный: сравнительный анализ культурного мышления через призму произведений Достоевского, Конфуция и Лао-цзы //Вопросы философии. №3. 2013. С.103-111.
(статья по традиционной иконографии Лао Цзы)
Shien Gi-Ming, "Nothingness in the philosophy of Lao-Tzu, " Philosophy East and West 1 (3): 58-63 (1951).
Chad Hansen, Linguistic Skepticism in the Lao Tzu // Philosophy East and West, Vol. 31, No. 3 (Jul., 1981), pp. 321–336
Лао Си, «ТАО-ТЕ-КИНГЪ, или писанiе о нравственности». Под редакцiей Л. Н. Толстого, перевелъ съ китайскаго профессоръ университета въ Кiото Д. П. Конисси, примечанiями снабдилъ С. Н. Дурылинъ. Москва - 1913

Ссылки

Отрывок, характеризующий Лао-цзы

Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.

Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.

Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…

Он родился в деревне «Искривленная доброта» уезда «Горький» в местечке «Жестокое». Пробыв в чреве матери 81 год, он вышел из ее бедра уже древним стариком. Лао-цзы... Имя его можно перевести как «Старый учитель» или «Вечный ребенок», а можно и наоборот: «Старый ребенок» и «Вечный учитель». Любой вариант не будет лишен смысла. Он вел неприметную жизнь архивариуса при дворе правителя Чжоу, а когда пришел срок, сел на черного быка и отправился в сторону Западных гор. На границе, вняв просьбе таможенника оставить людям наставления, он в один присест написал «трактат в пять тысяч иероглифов». Так родилась знаменитая «Книга о Дао и Дэ» («Дао-дэ цзин»). Сам же Лао-цзы продолжил свой путь на Запад, где, согласно легенде, стал Буддой.

Почему в мире столько войн и конфликтов? Почему в обществе царят несправедливость и преступления? Почему мы сами так часто грустим, тоскуем и, как правило, недовольны своей судьбой? Ответ Лао-цзы прост: мы привязаны к своим мнениям и взглядам, мы действуем, повинуясь собственным желаниям и целям, и, что еще хуже, мы навязываем свою волю и свои представления всему и вся.

Мы совсем забыли, что на самом деле миром правит Дао. Дао — это Истина и одновременно Путь к ней. Дао — начало всех вещей, закон и правила жизни. Оно пронизывает собой сущее, оживляет и направляет все, в том числе и нас. Поэтому для человека жизнь подлинная, исполненная Дэ (благой силы, совершенства) есть отказ от потакания своим желаниям ради следования вселенскому закону. Нужно забыть все «правильные» ответы, нужно отказаться от бесконечной погони за вещами и комфортом, нужно забыть про корысть и тщеславие, нужно стать самим собой: ребенком и даже глупцом — чистым и невинным, и тогда жизнь обретет гармонию и смысл.

Сложно? Начните с прочтения «Дао-дэ цзин». Противоречия и парадоксы этой книги помогут сделать первый шаг — они разобьют ваши стереотипы, научат, не цепляясь за слова, читать между строк, помогут преодолеть внутренние ограничения и раздвинуть горизонты.

Прочли и ничего не поняли? Прочтите еще раз. Как шутил один даос: «Если я три дня не читаю „Дао-дэ цзин“, язык у меня становится будто деревянный».

Дмитрий Зубов

Небо и земля долговечны потому, что они существуют не для себя.

Мудрый человек ставит себя позади других, благодаря чему он оказывается впереди людей.

Знающие не говорят, говорящие не знают. Кто оставляет свои желания, отказывается от страстей, притупляет свои стремления, освобождает свои [мысли] от путаницы, умеряет свой блеск, сводит [свои впечатления] воедино, тот представляет собой тождество глубочайшего.

Мудрый человек ничего не накапливает. Он все делает для людей и все отдает другим. Небесное дао приносит всем существам пользу и им не вредит. Дао мудрого человека — это деяние без борьбы.

Я подобен ребенку, который не явился в мир. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от всего. Я — сердце глупого человека.